Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий
новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Неточные совпадения
Всё было, вместе с отличным обедом и винами не от русских виноторговцев, а прямо заграничной разливки, очень благородно, просто и весело. Кружок людей в двадцать человек был подобран Свияжским из единомышленных, либеральных,
новых деятелей и вместе остроумных и порядочных. Пили тосты, тоже полушутливые, и за
нового губернского предводителя, и за
губернатора, и за директора банка, и за «любезного нашего хозяина».
В самом деле, назначение
нового генерал-губернатора, и эти полученные бумаги такого сурьезного содержания, и эти бог знает какие слухи — все это оставило заметные следы в их лицах, и фраки на многих сделались заметно просторней.
Почему казалось мужчинам, что в них заключалось скверное и нехорошее, сию минуту узнаем: в губернию назначен был
новый генерал-губернатор — событие, как известно, приводящее чиновников в тревожное состояние: пойдут переборки, распеканья, взбутетениванья и всякие должностные похлебки, которыми угощает начальник своих подчиненных.
Все мысли их были сосредоточены в это время в самих себе: они думали, каков-то будет
новый генерал-губернатор, как возьмется за дело и как примет их.
Они, сказать правду, боятся
нового генерал-губернатора, чтобы из-за тебя чего-нибудь не вышло; а я насчет генерал-губернатора такого мнения, что если он подымет нос и заважничает, то с дворянством решительно ничего не сделает.
По движениям губ и рук их видно было, что они были заняты живым разговором; может быть, они тоже говорили о приезде
нового генерал-губернатора и делали предположения насчет балов, какие он даст, и хлопотали о вечных своих фестончиках и нашивочках.
Она снова тихонько заплакала, а Самгин с угрюмым напряжением ощущал, как завязывается
новый узел впечатлений. С поразительной реальностью вставали перед ним дом Марины и дом Лидии, улица в Москве, баррикада, сарай, где застрелили Митрофанова, — фуражка
губернатора вертелась в воздухе, сверкал магазин церковной утвари.
Она — дочь кухарки предводителя уездного дворянства, начала счастливую жизнь любовницей его, быстро израсходовала старика, вышла замуж за ювелира, он сошел с ума; потом она жила с вице-губернатором, теперь живет с актерами, каждый сезон с
новым; город наполнен анекдотами о ее расчетливом цинизме и удивляется ее щедрости: она выстроила больницу для детей, а в гимназиях, мужской и женской, у нее больше двадцати стипендиатов.
И
губернатору, и приятелю, и
новому лицу он всегда одинаково поклонится, шаркнет ногой и приподнимет ее немного назад, соблюдая старинные фасоны вежливости.
Приехали гокейнсы и переводчики: один гокейнс —
новый, с глупым лицом, приехавший с другим
губернатором из Едо.
В этот день вместе с баниосами явился
новый чиновник, по имени Синоуара Томотаро, принадлежащий к свите полномочных и приехавших будто бы вперед, а вернее, вместе с ними. Все они привезли уверение, что
губернатор отвечает за свидание, то есть что оно состоится в четверг. Итак, мы остаемся.
Дня через три приехали опять гокейнсы, то есть один Баба и другой, по обыкновению
новый, смотреть фрегат. Они пожелали видеть адмирала, объявив, что привезли ответ
губернатора на письма от адмирала и из Петербурга. Баниосы передали, что его превосходительство «увидел письмо с удовольствием и хорошо понял» и что постарается все исполнить. Принять адмирала он, без позволения, не смеет, но что послал уже курьера в Едо и ответ надеется получить скоро.
С какой холодной важностью и строгостью в лице, с каким достоинством говорил
губернатор, глядя полусурово, но с любопытством на нас, на
новые для него лица, манеры, прически, на шитые золотом и серебром мундиры, на наше открытое и свободное между собой обращение! Мы скрадывали невольные улыбки, глядя, как он старался поддержать свое истинно японское достоинство.
Нехлюдов по нескольким словам понял, что они говорили про вторую новость петербургскую того времени, об эпизоде
нового сибирского
губернатора, и что Mariette именно в этой области что-то сказала такое смешное, что графиня долго не могла удержаться.
Кирила Петрович послал
губернатору подробное описание всему происшествию, и
новое дело завязалось.
Троекуров торжествовал и при каждой вести о
новом грабительстве Дубровского рассыпался в насмешках насчет
губернатора, исправников и ротных командиров, от коих Дубровский уходил всегда невредимо.
Следственная комиссия, составленная генерал-губернатором, не понравилась государю; он назначил
новую под председательством князя Сергея Михайловича Голицына. В этой комиссии членами были: московский комендант Стааль, другой князь Голицын, жандармский полковник Шубинский и прежний аудитор Оранский.
Стон ужаса пробежал по толпе: его спина была синяя полосатая рана, и по этой-то ране его следовало бить кнутом. Ропот и мрачный вид собранного народа заставили полицию торопиться, палачи отпустили законное число ударов, другие заклеймили, третьи сковали ноги, и дело казалось оконченным. Однако сцена эта поразила жителей; во всех кругах Москвы говорили об ней. Генерал-губернатор донес об этом государю. Государь велел назначить
новый суд и особенно разобрать дело зажигателя, протестовавшего перед наказанием.
Сначала
губернатор мне дал IV отделение, — тут откупные дела и всякие денежные. Я просил его переменить, он не хотел, говорил, что не имеет права переменить без воли другого советника. Я в присутствии
губернатора спросил советника II отделения, он согласился, и мы поменялись.
Новое отделение было меньше заманчиво; там были паспорты, всякие циркуляры, дела о злоупотреблении помещичьей власти, о раскольниках, фальшивых монетчиках и людях, находящихся под полицейским надзором.
Офицер ожидал меня во всей форме, с белыми отворотами, с кивером без чехла, с лядункой через плечо, со всякими шнурками. Он сообщил мне, что архиерей разрешил священнику венчать, но велел предварительно показать метрическое свидетельство. Я отдал офицеру свидетельство, а сам отправился к другому молодому человеку, тоже из Московского университета. Он служил свои два губернских года, по
новому положению, в канцелярии
губернатора и пропадал от скуки.
Тут поднимались хлопоты о разрешении, даже печатались статьи в защиту клубной игры, подавались слезницы генерал-губернатору, где доказывалось, что игра не вред, а чуть ли не благодеяние, и опять играли до
нового протокола.
Я сейчас подумал, что
губернатор В.** должен быть недобрый человек; тут же я услышал, что он имел особенную причину радоваться:
новый государь его очень любил, и он надеялся при нем сделаться большим человеком.
Всякий день ожидали
новых событий, но по отдаленности Уфы медленно доходили туда известия из столиц.
Губернатор В.** скоро уехал, вызванный будто бы секретно императором, как говорили потихоньку.
Губернатор решительно не знает, с кого и что спросить, кому и что приказать, и, кроме того, его сношения с земством и с
новыми судебными учреждениями… везде он должен не превысить власти и в то же время не уронить достоинства администрации.
В главной больнице, бывшей до того времени в ведении приказа общественного призрения, умывальники горели как жар. Краснов, по очереди с специалистом Вилковым, ежедневно посещали больницу, пробовали пищу, принимали старое белье, строили
новое, пополняли аптеку и проч.
Губернатор, узнав о такой неутомимой их деятельности, призвал их и похвалил.
— Покуда определенных фактов в виду еще нет, но есть разговор — это уже само по себе представляет очень существенный признак. О вашем
губернаторе никто не говорит, что он мечтает о
новой эре… почему? А потому просто, что этого нет на деле и быть не может. А об земстве по всей России такой слух идет, хотя, разумеется, большую часть этих слухов следует отнести на долю болтливости.
Один только раз ему посчастливилось: приехавший в город на ревизию
губернатор зацепился за гвоздь и оторвал по целому месту фалду мундира. Гришка, разумеется, так затачал, что лучше
новой разорванная фалда вышла, и получил пять целковых.
Не успеет Краснов во сне увидеть, что для больных
новые халаты нужны, как
губернатор уже озаботился, шлет за Вилковым и дает ему соответствующие инструкции.
Любимый писец старого
губернатора, гораздо более занятый созерцанием своего
нового начальника, чем пьесой, заметил, что у вице-губернатора задрожала голова.
Даже старушонки-приказничихи переговорили в церквах у заутрени с такими же старушонками о батюшке
новом вице-губернаторе, а которые помоложе — трезвонили о нем на рынке.
При входе в комнату присутствия представились
новому вице-губернатору члены.
Базарьев во все это время так себя держал, что будто бы даже не знал ничего, и предоставил толстому Четверикову, откупщику целой губернии, самому себя обстаивать, который повернул дело таким образом, что через три же недели вице-губернатор был причислен к печальному сонму «состоящих при министерстве», а
губернатору в ближайший
новый год дана была следующая награда.
Новая выходка вице-губернатора сделала, однако, невозможным продолжать такую тактику.
— Богач, видно,
новый вице-губернатор! — разнеслось по городу.
—
Губернатор новый у нас; старик в отставку вышел, — отвечал полицеймейстер.
Вопрос о том, что какого сорта птица
новый вице-губернатор, как-то особенно болезненно и с каким-то опасением отозвался во многих умах.
Три дня старик медлил; но от вице-губернатора получено было
новое полуофициальное письмо, в котором он говорил, что ежели его превосходительству неугодно будет удалить секретаря Медиокритского, то он вынужденным найдется просить министерство о назначении себя в другую губернию.
Слышав похвалу членов
новому вице-губернатору, он пришел даже в какое-то умиление и, не могши утерпеть от полноты чувств, тотчас рассказал о том всей канцелярии, которая, в свою очередь, разнесла это по деревянным домишкам, где жила и питалась, а вечером по трактирам и погребкам, где выпивала.
Сыграв маленькую пульку у
губернатора, предводитель уехал к другому предводителю, у которого в нумере четвертые сутки происходила страшная резня в банк. Вокруг стола, осыпанного рваными и ломаными картами, сидело несколько человек игроков. Лица у всех почти были перепачканы мелом, искажены сдержанными страданиями и радостями, изнурены бессонницею, попойкою. Кто был в сюртуке, кто в халате, кто в рубашке; однако и тут переговорили о
новом вице-губернаторе.
Место это приобрела и упрочила за мужем именно сама мадам исправница своими исключительно личными исканиями и ходатайствами; а потому можете судить о чувствах этой дамы, когда она узнала, что
новым вице-губернатором назначен — и кто же? — душка Калинович!
Недели через три восьмерик почтовых лошадей, запряженных в дормез английской работы, марш-марш летел по тракту к губернскому городу. Это ехал
новый вице-губернатор. На шее у него, о чем он некогда так заносчиво мечтал, действительно виднелся теперь владимирский крест.
— От
губернатора, — отвечал предводитель с вольнодумной улыбкой. — О
новом вице-губернаторе все говорили.
В
новом замещении этой должности опять вышло неприятное столкновение:
губернатор хотел по крайней мере определить на это место кого-нибудь из своих канцелярских чиновников — например, одного из помощников своего правителя, человека, вполне ему верного и преданного; но вице-губернатор объявил, что на это место он имеет в виду опять нашего старого знакомого, Экзархатова, о котором предварительно были собраны справки, не предается ли он по-прежнему пьянству, и когда было дознано, что Экзархатов, овдовев, лет семь ничего в рот не берет, Калинович в собственноручном письме предложил ему место старшего секретаря.
— Не знаю, ваше превосходительство, — начал он нерешительным тоном, — какие вы имеете сведения, а я, признаться сказать, ехавши сюда, заезжал к князю Ивану.
Новый вице-губернатор в родстве с ним по жене — ну, и он ужасно его хвалит: «Одно уж это, говорит, человек с таким состоянием… умный, знающий… человек с характером, настойчивый…» Не знаю, может быть, по родству и прибавляет.
Первоначально при этом проскакал с своим казаком полицеймейстер доложить
губернатору, что
новый вице-губернатор едет представляться.
И вот, с внезапною переменой
губернатора, всё приостановилось; а
новая губернаторша, говорят, уже успела высказать в обществе несколько колких и, главное, метких и дельных возражений насчет будто бы непрактичности основной мысли подобного комитета, что, разумеется с прикрасами, было уже передано Варваре Петровне.
— Объяснил-с, и
губернатору новому и многим другим лицам; все весьма соболезнуют об вас, — проговорил управляющий.
— Решительным благодеянием, если бы только ревизующий нашу губернию граф Эдлерс… — хотел было Крапчик прямо приступить к изветам на сенатора и
губернатора; но в это время вошел
новый гость, мужчина лет сорока пяти, в завитом парике, в черном атласном с красными крапинками галстуке, в синем, с бронзовыми пуговицами, фраке, в белых из нитяного сукна брюках со штрипками и в щеголеватых лаковых сапожках. По своей гордой и приподнятой физиономии он напоминал несколько англичанина.
Прежде всего отец протопоп довольно пространно говорил о
новых постройках, потом о
губернаторе, которого осуждал за неуважение ко владыке и за постройку водопроводов, или, как отец протопоп выражался: «акведуков».
В 1740 году положено было преобразовать внутреннее управление яицкого войска, и Неплюев, бывший в то время оренбургским
губернатором, представил в Военную коллегию проект
нового учреждения; но большая часть предположений и предписаний осталась без исполнения до восшествия на престол государыни Екатерины II.